Мне плохо от того количества бумаги, которое человек тратит впустую. Я вижу на работе сорокастраничные уставы, у которых, как я знаю, смотрят аккурат первую и последнюю страницу, и не понимаю зачем, НУ ЗАЧЕМ в век процветания компьютерных технологий люди так бездарно переводят такие сокровища как деревья. Единственное, что меня порадовало на работе - так это обнаружение договора с компанией по вторичной переработке. Хотя бы картонные коробки у них при деле.
Я не могу выбрасить стопку флаеров, стоящую у меня уже почти год, просто так. Не поднимаются руки. Пока каждая из этих бумажек не послужит мне закладкой в книге, она не окажется в мусорном ведре.
И кстати, кто еще не в курсе, во время чистки зубов надо выключать кран. Количество пресной воды на планете ограничено (эту фразу я преподношу каждому, когда вижу такое расточительство). Люди, черт, не базарьте бездарно то, что вам досталось в дар от природы.
Да, я двинутая на экологии, уж извините.

Д.Коупленд "Планета шампуня" (отрывок в тему)Д.Коупленд "Планета шампуня" (отрывок в тему)
Тут я к слову упоминаю, что читал где-то о вырубке на острове Ванкувер - такой жуткой, варварской, что это место прозвали Черной Дырой, и даже самим лесорубам было тошнехонько от того, каких дел они натворили, и всю эту территорию объявили закрытой зоной.
- О-оо! Моя любимая! - провозглашает Анна-Луиза, заслышав первые рвущиеся из динамиков Комфортмобиля наплывы данс-микса в стиле психоделического возрождения. - Врубай на полную! Сейчас потанцуем!
Лесовоз наконец исчезает - с глаз долой, из сердца вон, - свернув с шоссе на гравийный съезд. Комфортмобиль ревет и пульсирует, как набитая рэйверами тачка, а мы рассекаем канадскую мокрядь, взлетая на крутой холм, - да здравствует свобода движения! Анна-Луиза танцует настолько непринужденно и раскованно, насколько ей позволяют пределы отделанного мягкой матово-черной обивкой салона.
- Фотоаппарат взял? Мы почти на месте, - говорит Анна-Луиза.
- Что-что, а это у меня всегда при себе, - отвечаю я, переключая передачу, - мы уже на гребне холма, и через миг нашему взору откроется долгожданная картина.
Ничего. Просто ничего. Никакой Глен-Анны.
Вернее, Глен-Анна здесь была. Мы опоздали всего на чуть-чуть. Был лес - и нету леса, и слов у меня тоже нет. Нет таких заклинаний, чтобы вернуть деревья назад.
Мы с Анной-Луизой сидим на пне размером с обеденный стол великана, а кругом пустыня - серая грязь и пни, пни, пни. Крутом, до самого горизонта. Ни птиц, ни зверей, потому что для птиц и зверей ничегошеньки тут не осталось. Утрата абсолютна, и мы с Анной-Луизой сидим и мокнем под дождем в полном оцепенении, и даже голову прикрыть нам невдомек.
Мы сидим на гигантском пне, и Анна-Луиза вынимает розовую пластмассовую гребенку и начинает расчесывать мои слипшиеся, мокрые волосы, которые она собиралась сегодня подстричь. Ножницы она уже вытащила из нейлоновой сумки на поясе и тут же отшвырнула их. Они лежат растопыренные поверх бесчисленных поколений истекающих кровью рыжих древесных колец на том же пне, где сидим и мы с ней, - и мы плачем, потому что деревьев больше нет.
Не нужно со мной говорить.